Типология Зловещей долины открывает четвёрку дорациональных типологий. Слово “дорациональные” означает, что типологии затрагивают механизмы психики, работающие ещё до того как у нас включается чувственная или мыслительная оценка и мы находимся во власти инстинктов, подсознательных побуждений, образов и феноменов восприятия. Описывать суть типологии довольно сложно, потому что описания, обращённые к разуму, не достигают своей цели. Описания скорее обращены к пограничному опыту восприятия, к опыту, от которого сознание взрослого человека весьма эффективно отгораживается.

Одна из важных тем типологии — Закулисье. Это не отсылка к городской легенде или крипипаста. Закулисье — метафора, описывающая определённую сторону восприятия, это обратная сторона Сцены. Сценой мы называем всё что попадает в луч нашего осознанного восприятия. К примеру, мы смотрим на свою комнату и сознание выхватывает разумно сконструированную сцену: каждая вещь как-то называется и для чего-то служит, обладает своей ценностью и связанной историей. Мы смотрим в окно и видим улицу, небо, деревья, людей — у всего этого есть своё место на “сцене”, сознание в курсе как что называется и какую роль играет, почему оно здесь находится. Мы смотрим на свою личную жизнь, а сознание и тут выстраивает метафорическую сцену и в метафорической театральной программке написано кто какую играет роль, кто к кому как относится, в какой эмоциональной позе стоит и драму какого типа отыгрывает. Так сознание рационализирует каждый аспект нашей жизни, создаёт нашему восприятию витрину, сцену в которой все явления как-то называются, они понятны, они разумно сочетаются между собой.

Но всё что не рационализируется убирается за Занавес, в пространство Закулисья. В Закулисье находится всё, что мы воспринимаем, но чего не можем вытащить на свет, потому что оно не вписывается в Сцену. В пространстве Закулисья находится то, что существует, но мы делаем вид, что этого не существует, мы не знаем, как это вписать в собственное восприятие. Там всё, что не укладывается в известные нам идеи и концепции, там всё, на что у нас нет выученных реакций; там все странные, недодуманные мысли; там собственные эмоции, которые мы не сумели распознать; там всё, для чего у нас нет ни идеи, ни названия; там все артефакты восприятия не достигшие сознания в полной мере.

В детстве мы вынуждены гулять между Сценой и Закулисьем, но с возрастом Сцена становится достаточно обустроенной и безопасной, чтобы опустить Занавес и отделить неудобную для восприятия часть реальности. Мы стараемся иметь дело только со Сценой, только с тем, что в достаточной мере освещено прожектором сознания. Проблема в том, что мы не можем контролировать Занавес полностью. Он может приоткрыться сам по себе, когда мы сталкиваемся с необъяснимым, когда мы выбиты из колеи неожиданным событием или неожиданной мыслью, когда находимся в непривычном месте, когда пережили сильную эмоцию, когда прикоснулись к трансцендентному, например, осознали свою смертность, а иногда и просто от недосыпа. И стандартная реакция человека, не адаптированного к миру Закулисья — ужас.

Резкий вход в Закулисье нарушает одну базовую для нашей психики данность: мы перестаём понимать, что существует на самом деле, а что только в нашем восприятии, и психика опознаёт это состояние как безумие. Собственное безумие настолько страшно, что многие люди воспринимают такое состояние в искажённом виде: как ощущение разваливающегося на части мира (я в порядке, это мир сошёл с ума) или как ужас, не имеющий причины (я в порядке, просто сейчас такое состояние). Но важно, что у нас есть внутренние механизмы, как с таким состоянием можно бороться и как адаптировать себя к “поднятию Занавеса”, а что ещё более важно, эти механизмы можно задействовать осознанно.

Разорванный занавес

Вы идёте по комнате вы видите мебель, вы видите то, что лежит на полу или висит на вешалке, вы знаете что это, у вас есть образы этих вещей. Всё, что вы воспринимаете, для вас существует. Теперь перенесём вас в совершенно другое помещение и выключим свет. Вы идёте по комнате и видите плохо опознаваемые тени, натыкаетесь на что-то. Реальность того, что вы воспринимаете, чуть плывёт, потому что непонятно, с какими именно образами совместить эти смутные тени. Хорошо, пусть у вас есть в голове некий успокаивающий образ усредненной комнаты с мебелью. А что если одна из теней начнёт двигаться? А что, если вашей ноги коснется что-то холодное? Внутренние образы и непосредственное восприятие перестают быть совмещёнными и, в худшем случае, вы испытывает укол ужаса. Эта эмоция указывает на то, что вы за пределами Сцены, здесь вы не можете видеть, что существует “на самом деле”, а что лишь ваше восприятие. Провод зарядки от телефона, скользнувший по ноге, не страшен сам по себе. Но в момент касания, в момент сбоя восприятия, он открывает дыру в нашем восприятии реальности.

Возьмём другую ситуацию. Допустим, вы видите на дне ванны мелкого домашнего паука и у вас нет фобии. Большинство людей всё-же ощутит негативное ментальное воздействие от присутствия паука. Если вы не большой любитель пауков, то скорее всего вы обнаружите в паучьем воздействии на вас нотку опасения и брезгливости. Это воздействие прекрасно сочетается с образом паука в голове: он воспринимается как мелкий безмозглый хищник, который, теоретически, может укусить. Что очень маловероятно и вполне безопасно, но неприятно. Эта сочетаемость воздействия и образа означает, что паук существует. Он может не нравиться, но вы принимаете его в свою картину мира, он часть Сцены. Однако всё меняется, если у вас есть фобия. Тогда ментальное воздействие паука колоссально. Он вызывает паранормальный ужас, глубокий аффект. Но самое ужасное, что вы не знаете, что такого в пауке, что он оказывает такое сильное воздействие. Что за идея, что за образ стоит за этим крошечным созданием? Как рациональный объект Сцены такой паук не может существовать, он — существо Закулисья, на котором ваше восприятие сбоит. Мы боимся не паука, мы боимся дыры в Занавесе в форме паука.

По мере приближения к Занавесу Закулисья можно испытывать разные эмоции, от чувства дереализации, щекочущего ощущения тайны, удивления, интереса, до смутной тревоги, и, непосредственно, ужаса. От падения в ужас нас предохраняют восемь стратегий, восемь механизмов. Все они, так или иначе, работают с образами вещей и явлений и их воздействиями на нас.

Стратегии оценки

В качестве примеров будем использовать пару значимых тем, лежащих на границе с Закулисьем. Первая — тема ошибок восприятия, связанных с фальшью, искусственностью. Например, нас подсознательно пугают чересчур добрые, добренькие с избытком, люди, если у нас есть подсознательная уверенность, что эта “доброта” не настоящая. В ту же копилку подсознательных ужасов идёт клоунский грим, пугающий многих людей. Грим явно указывает на различия внешности и сущности, иначе он не был бы нужен. В тему фальши ложатся и рисунки нейросетей, особенно, когда на внешне привлекательном изображении мы обнаруживаем лишний палец или другое свидетельство того, что внешнее пытается нас обмануть. Это, кстати, и есть классический эффект, подарившей название типологии — Зловещая Долина. Сюда же относим ситуации, когда робот-помощник в чате, невероятно вежливый и внимательный по форме общения, по факту проявляет удивительное бездушье к нашей проблеме, пусть и не всех это пугает. И т.п.

Вторая тема — тема немотивированного зла. Здесь имеется в виду наша внутренняя работа с принятием существования убийц, маньяков, садистов, скулшутеров и т.п. Конечно, кино и медиа сильно постарались, чтобы существование маньяков казалось более обыденным, но всё равно, более близкий и прочувствованный контакт с темой немотивированного зла вызывает затаённый ужас. Каким-то хтоническим запредельем веет от осознания, что кто-то не просто способен на самые страшные изуверства, но способен творить зло не ради выгоды или какой-то высокой цели и не под влиянием эмоций, а, такое ощущение, ради самого зла.

На всякий случай, если обе темы у вас целиком вытащены на Сцену и не вызывают даже намёка на трепет, в следующем разделе мы будем иллюстрировать стратегии и другими примерами.

Как вы уже знаете, аспекты подобных типологий делятся на рациональные и иррациональные. Через рациональные аспекты мы оцениваем, справляемся ли мы с существованием Закулисья. Через иррациональные стратегии мы понимаем, что делать, если мы не справляемся.

В каких случаях, сталкиваясь со странным явлением или объектом, мы даём себе высокую оценку (да, я справляюсь)?

А: Если мы ощущаем, что можем полностью вытащить объект или явление на Сцену. Тогда мы обретаем полную независимость от власти Закулисья. Соответствующий аспект называется Постижимость.

Если тема немотивированного зла становится для нас постижимой, “уложимой” в сознание, она лишается своего флёра инфернальности. Она может пугать, но уже без иррационального ужаса. Если результат работы нейросети или связность речи робота-помощника не кажется (даже отчасти) мистическим, то и артефакты в их работе не покажутся пугающими, максимум раздражающими, потому что явление постижимо, оно на сцене, а не за её пределами. А-аспект “Постижимость” соответствует мета-стратегии “Независимость” и олицетворяет идеальный исход адаптации, аккумулируя успех всех остальных стратегий.

В: Если мы видим, что объект или явление обладает свойствами обычных объектов или явлений сцены, то наше сознание может безопасно с ним работать. Соответствующий аспект называется Предметность.

Предметность выявляет какую-то около-материальную, “твёрдую” сторону явления. Например, если вы начнёте изучать какого-то маньяка, вы увидите, что у него есть человеческая сторона. Независимо от “начинки”, это человек из плоти и крови. Он смертен, у него есть обычные человеческие слабости. У него нет каких-то сверхспособностей. Он использует вполне материальные орудия. Его поведение, хоть и аномально в общечеловеческом смысле, но в нём можно выделить повторяющиеся метрики, проанализировать, изучить. Таким образом абстрактное инфернальное зло “опредмечивается” и его мистичность уходит.

Подсознательный ужас при контакте с человеком, носящим маску утрированной доброты или утрированной вежливости, зиждется на том, что мы не можем ухватить сознанием, что с ним не так. Нам не хватает ощущения “предметности” своего страха. Но если мы знаем, что конкретно в его поведении расходится с его маской, какие конкретно слова и выражения этого человека вызывают внутреннюю дрожь, если мы можем изучить его соцсети, если мы может провести какой-то тест, который подтвердит, что мы не впали в паранойю, тогда у нашего иррационального страха появится материальная оболочка, он станет предметным и лишится иррациональности. Быть может, мы и не сможем вытащить соседа на свою Сцену полностью, но наше сознание уже сможет адекватно воспринимать его как явление.

C: Если мы видим границы влияния объекта или явления, то может дистанцироваться от него на безопасное расстояние, как физически, так и ментально. Соответствующий аспект называется Локализуемость.

Поднимая тему фальши, можно попросту не общаться со странными соседями, не ходить в цирк, на карнавалы и другие места, где люди закрывают чем-то свои истинные лица и, таким образом, получить высокую оценку по Локализуемости. Это выделение границы на Сцене, куда мы “не ходим” физически. В случае невозможности физического ограничения мы можем выделить границу, куда мы “не ходим” ментально. Например, не видеть творчество нейросетей и не общаться роботами помощниками сейчас почти невозможно. Но вы можете решить, что не будете “одушевлять” никакие рисунки в вашей ленте и не думать о неизвестных собеседниках в чате, как о настоящих людях. Так вы ограждаете себя от эффекта зловещей долины ментально.

С темой немотивированного зла тоже работают как физическая, так и ментальная защита. В общем случае, мы чувствуем, что можем провести ментальную границу, если можем убедить своё внимание не лезть на территорию всяких ужасов, например, читая новости об очередной стрельбе в школе не погружаться в глубокое осознание произошедшего, если вы сейчас не в состоянии рационально воспринимать реальность скулшутинга.

D: Если мы понимаем, как обнаружить разрыв Занавеса на ранней стадии, а то и вовсе предсказать прорыв явлений Закулисья до их наступления, то наше сознание ощущает контроль и безопасность. Соответствующий аспект называется Обнаружимость.

В общем смысле само знание типологии Зловещая Долина уже работает на Обнаружимость, помогая узнавать Сцену и Занавес.

В теме искусственности и фальши Обнаружимость требует знание, как распознать творение нейросети на ранней стадии. Её можно поймать на плохом знании человеческой анатомии, на неуместных элементах фона, на какой-то общей выхолощенности картинки. Также важно, по каким признакам можно сразу понять, что говоришь с роботом, а не человеком, при звонке на горячую линию и т.п. В теме немотивированного зла важно знание, как распознать маньяка, знание как обычно действуют маньяки и чем руководствуются. Это поможет избежать контакта с ними или выжить, если контакт произойдёт. Если же брать ментальную сторону Обнаружимости, то стратегия склоняет видеть ранние признаки потери контроля и свидетельства того, что сознание вот-вот выпадет за пределы сцены. В ментальном смысле нам важно понимать механику, как обычно у нас наступает потеря адекватного восприятия.

Иррациональные аспекты

Если рациональные аспекты выявляют оценку “справляюсь ли я”, то иррациональные аспекты говорят нам, что делать, если мы не справляемся. У каждого рационального аспекта есть своя иррациональная пара, которая его компенсирует. Мы будем разбирать пары на самых разных ситуациях.

В метафоре Сцены, Занавеса и Закулисья пары стратегий выглядят так:

A-аспект. Постижимость ↔ b-аспект. Феномен

Оценка: Могу ли я полностью вытащить “нечто” на Сцену?

Компенсация: Если я не могу вытащить “нечто” на Сцену, надо запихать его поглубже за Занавес, чтобы оно не отсвечивало и не нервировало.

Когда вы идёте ночью по безлюдной улице и в небе светит полная луна, многие люди ощущают “страннодействие” этого небесного тела на своё внутреннее состояние. Страннодействие не обязательно ощущается чем-то плохим, однако что-то явно происходит. Мы наблюдаем стандартный эффект восприятия объекта, присутствующего на Сцене “не целиком”.

Люди с сильной Постижимостью пытаются полностью затащить лунное страннодействие на Сцену. Постижение может проходить и через объяснение явления, и через попытки уложить это явление в канву своих общих взглядов, но важно в конечном итоге действие луны на вас должно перестать ощущаться как странное.

Люди со слабой Постижимостью и, соответственно, с сильным Феноменом, наоборот, убирают торчащее из-за Занавеса явление обратно за Занавес. Мы говорим, да, какой-то странный эффект от луны есть. Назовём его, например, “эффект полнолуния”. В своём сознании мы отмечаем эффект полнолуния как феномен, т.е. трудное для рационализации, плохо познаваемое явление, которое, тем не менее, реально. Признание явления Феноменом успокаивает нас: что бы не происходило, это не сбой в матрице реальности, это нормально, это с каждым может случиться. Просто пока мы не знаем, что это.

Когда Закулисные явления вторгаются в наше восприятие, у нас начинает “плыть” ощущение реальности, мы не понимаем до конца, на самом ли деле полная луна действует на нас. А если дело не в луне, то что же именно действует на нас? Чтобы реальность перестала плыть, нам надо признать эффект полнолуния существующим, реальным. Это признание не всегда даётся просто, оно должно удобно ложиться в нас и на уровне ощущений и интеллектуально. При этом признать существующим можно двумя противоположными способами: признать эффект существующим в рациональном поле (на Сцене), т.е. через Постижимость, или признать эффект существующим в иррациональном поле, как недоступный для полного восприятия, т.е. через Феномен. И в том и в другом случае луна может продолжить по прежнему действовать на нас, но исчезает то чувство, что “то ли со мной, то ли с луной что-то не так”.

Феномен не обязательно подразумевает отказ от Постижения. Например, в науке многие явления объявляются феноменами не потому, что наука отказывается их изучать, а как раз наоборот, именно потому, что собирается их постигнуть. Часто серия экспериментов даёт эффект, суть которого не постигается через существующие научные воззрения. Например, эффект кратковременного повышения IQ после прослушивания классической музыки был откровенно плохо уложим в текущую научную парадигму. Но именно статус феномена позволил остаться явлению в лоне науки, хотя в существующую науку он, строго говоря, не укладывался. Какие-то другие эффекты, к примеру, полтергейст, не получили статуса научного феномена. Фактически, это означает, что наука отказалась воспринимать тему полтергейста, тема выпала из поля того, что для науки “точно существует”. Отказ от Феномена означал также и отказ от возможного Постижения.

Верно и обратное, хотя перенос постигнутого в статус феномена оказывается более болезненным, потому что показывает нам, что мы может очень сильно заблуждаться и подтачивает доверие к своей способности видеть реальность. Например, многие знают, что мошенники используют психологические эффекты и элементы гипноза, чтобы заставить жертву отдать все свои накопления. Обычно человеку, не имевшему печального опыта, трудно представить себя на месте жертвы. Ему кажется, что по настоящему разумный человек (к коим он причисляет и себя) никогда на такое не поведётся. Для него явление собственноручного опустошения счёта полностью постижимо. А потом он, шутки ради, общается с “гадалкой” у вокзала и приходит в себя с пустыми карманами, помня, что сам сказал пин-код карты и отдал кошелёк. И он в ужасе не только от того, что потерял деньги. Сумма может быть вполне терпимой. Он в ужасе от того, что потерял контроль над своей реальностью. Если бы пострадавший считал гипнотические эффекты Феноменом, ничего бы не случилось, он знал бы, что явление вне его рационального контроля и просто не стал бы общаться с мошенницей. Выставлять себе высокую оценку Постижимости было его страшной ошибкой.

B-аспект. Предметность ↔ a-аспект. Наполнение

Оценка: Могу ли я работать с этим “нечто”, как обычными объектами на Сцене? Вижу ли я внешние признаки то, что “нечто” может быть объектом Сцены?

Компенсация: Если “нечто” никак не похоже на обычный объект Сцены по форме, нужно придумать, почему оно обычное по сути.

Сознанию довольно тяжело работать с явлениями Закулисья, потому что такие явления имеют мистический флёр и с трудом рационализируется. Чтобы сознание могло получить доступ к явлению, его необходимо лишить мистичности, приземлить, материализовать, оказуалить, т.е. сделать более обыденным и похожим на то, с чем сознание обычно работает. Есть две противоположные стратегии, как можно приземлить явление: либо мы приземляем внешнюю сторону явления, либо внутреннюю. Первая соответствует стратегии Предметности, вторая — стратегии Наполнения.

В качестве примера возьмём реакцию на вид мёртвого тела. Похороны коллеги или знакомого не только печальное, но и пугающее событие. Вид безжизненного тела человека, которого мы знали живым, ужасает больше, чем должен с рациональной точки зрения, ведь смерть — закономерное и неизбежное явление жизни, более того, лично нас оно пока не коснулось. Это странное несоответствие означает, что смерть не часть нашей Сцены, осознание смерти сопровождается вторжением мистического из Закулисья.

Однако есть категории людей, для которых смерть — абсолютно приземлённое, обыденное явление. Это, например, врачи больниц, работники моргов, криминалисты. Все эти люди видят, что у смерти есть внешняя, абсолютно не мистическая предметная сторона. Вот, у человека отказывают внутренние органы, сердечная мышца перестаёт сокращаться, кислород перестаёт поступать в мозг, процессы жизнедеятельности прекращаются. Это прекрасно изученный, абсолютно не мистический процесс, с которым знаком каждый врач. Один человек подавился хлопьями и умер, другой не захотел отдавать кошелёк грабителям и был убит. Это обычные материальные явления, которые криминалисты наблюдают ежедневно. Никто не видит, как к людям приходит мрачный жнец из преисподней, или дух смерти записывает их имена в чёрную книгу. У смерти есть простые, реальные, осязаемые, вполне земные артефакты. Их ежедневное наблюдение даёт соответствующим специалистам возможность приземлить смерть, лишить её мистической глубины. Так работает стратегия Предметности — мы стараемся увидеть, что у явления есть такие же внешние свойства, как и у любого объекта Сцены, их можно увидеть и пощупать.

Люди с высокой Предметностью легко видят “обычность” внешней стороны явления. Но если Предметность низкая, на помощь приходит компенсирующий навык — Наполнение, который обязательно будет высоким. Через Наполнение мы пытаемся приземлить явление, сказав, что внешне-то оно, конечно, выглядит мистическим, но его внутренняя суть вполне обыдена. Наш затаённый ужас при виде мёртвого человека, которого мы знали ещё живым, не более чем биологическая реакция стайного млекопитающего. Мы видим мёртвого сородича и это дёргает наши обезьяньи инстинкты, кричащие: “рядом хищник и он уже кого-то убил” или “скорее всего ты ел то же, что и он, и тоже отравлен”. Так реакция на смерть приземляется через биологическое наполнение, потому что биологическая начинка обыдена, в ней нет ничего мистического, хотя и “пощупать” такого рода причинность, как это делает Предметность, мы не можем. Мы можем организовать явлению и другое обыденное наполнение, например, психологическое, что-то вроде: “я вижу, мертвеца и это психологически отсылает меня к тому что я тоже могу умереть, а я не отрефлексировал свою готовность к смерти”. Наполнение может быть любым, важно, что оно снимает мистичность через приземление сути.

Реакция на смерть достаточно трудная для сознания тема и, порой, ни Предметность, ни Наполнение не могут приземлить её в достаточной мере, чтобы обеспечить трезвое восприятие. Однако, по своей собственной реакции на текст вы можете увидеть, что одну из альтернатив вы ощущаете как менее приемлемую, как будто с ней что-то всерьёз не так. Для каких-то более простых сценариев либо Предметность, либо Наполнение могут полностью закрыть вопрос.

С-аспект. Локализуемость ↔ d-аспект. Контекст

Оценка: Знаю ли я, где явление находится относительно Сцены? Если знаю, я могу держаться от него подальше.

Компенсация: Если явление меня начало захватывать, мне надо понять, как явление связано со Сценой.

В первый коронавирусный локдаун обрёл популярность термин “думмскроллинг”. Думскроллинг в эпоху тревожных новостей отсылает к синдрому непрерывного чтения ленты. Люди, каждый по своему, пытаются справиться с восприятием меняющегося мира: Сцена перекраивается, Занавес двигается, обнажая те или иные откровенно Закулисные явления, заставляющие сомневаться то ли в собственной нормальности, то ли в реальности происходящего. Не будучи в состоянии совместить воспринимаемое со своей реальностью, человек попадает в зону проблематики Зловещей Долины.

Есть две противоположных стратегии, как не потерять “чувство Сцены”, ощущение надёжной позиции своего сознания. Первая — разметить Сцену границами опасных зон, как бы говоря: вот сюда моему сознанию лучше не соваться. Позиция моего сознания надёжна, потому что я не лезу в сомнительные уголки Сцены. Вторая — постоянно находить связь со Сценой, как бы обнаруживая свидетельства, почему я всё ещё в своём уме, а мир не рухнул. Первая стратегия это стратегия Локализуемости (я в порядке, потому что изолировал опасность), вторая стратегия это стратегия Контекста (я в порядке, потому что, видите же, опасность не такая уж и сильная).

Возвращаясь к нашему примеру, с точки зрения стратегии Локализуемости всякие меняющие мир странные сомнительной вменяемости события безопасны для психики потому, что можно в них не погружаться, не участвовать, не осмысливать. Физически, мы волей или неволей становимся статистами глобальных событий, но мы вольны выбирать ту степень, с которой будем погружаться в них психически. Читать ли новости, и если читать, то какие. Участвовать ли в дискуссиях, обдумывать ли каждый новостной повод. Избегать ли “заряженных” людей, а если и не избегать, то на какой степени близости остановиться.

Стратегия Контекста противоположна по сути. Безопасность для психики строится от видения Контекста, в котором всё происходящее в какой-то степени нормально. С точки зрения нашего примера, люди с сильным Контекстом будут отмечать для себя, какие социальные институты продолжают работать исправно и справляться с ситуацией (т.е. для таких институтов ситуация не чрезвычайная, а штатная), какие есть исторические параллели у текущих событий (если такое уже было, ничего сверхъественного не происходит), какие положительные качества людей выявила трудная ситуация и т.п.

Любопытно рассмотреть с той же точки зрения поляризацию общества по вопросу коронавирусных мер или любому другому вопросу, вызывающему пропадание терпимости к инакомыслию. Здесь есть два совсем разных ужаса. Ужас первого типа адресован к тому, что люди, представленные в образном сознании как более-менее адекватные, в действительности, оказывается, способны на зашкаливающий уровень взаимной ненависти, причём по вопросам, которые того не стоят. Т.е. в качестве зловещего явления выступает сам раскол. Здесь Локализуемость требует придерживаться около-нейтральной позиции, избегать выбора стороны или, по крайней мере, споров о ней. Контекст же требует искать примирительную аргументацию, а также людей и площадки, где и с кем возможен адекватный диалог между сторонами. Ужас второго типа адресован к тому, что вроде бы адекватные люди, оказывается, могут придерживаться позиций, которые вы считаете откровенно безумными. Здесь в качестве зловещего явления выступает чужая “инаковость”. В этом случае Локализуемость склоняет прямо заявлять свою сторону, чтобы дистанцироваться от “противника” и формировать комфортный информационный пузырь. Контекст же склоняет искать в “безумной” позиции оппонентов разумное начало, с которым можно иметь дело.

Разницу между Локалитзуемостью и Контекстом может понять небольшой мысленный эксперимент. Представьте себе, что вы находитесь в окружении душевнобольных и вынуждены общаться. Чтобы сохранить рассудок в целостности, вы либо ограждаете себя от их дурного вляния (Локализуемость), либо обращаетесь к той доле нормального, что в них осталось (Контекст). В этой метафоре “душевнобольные” это не обязательно люди. Это воспринимаемые вами странные явления: безумие мировой политики, ваши фобии, аффекты при сильной влюблённости и вообще что угодно, что выводит вас на край Сцены.

D-аспект. Обнаружимость ↔ с-аспект. Сущность

Оценка: Могу ли я распознать ситуацию, что “нечто” сейчас прорывает Занавес и могу ли я принять меры, чтобы этого не произошло?

Компенсация: Нужно что-то придумать, чтобы не замечать прорывов Занавеса.

В качестве примера возьмём тему нервного срыва. Иногда случается так, что знакомый нам человек: сосед, коллега, знакомый в целом ведёт себя нормально, но в какой-то момент у него случается очень сильная истерика с ломанием вещей или нехарактерная вспышка агрессии или, что намного страшнее, попытка суицида. Даже если вам лично ничего не угрожало, быть наблюдателем подобных явлений довольно страшно по тем же причинам, по которым страшны все явления Зловещей Долины. Образ знакомого-соседа-коллеги в нашей голове никак не монтируется на реальность его поведения сейчас. Это отсылает нас к страшному подозрению, что мы, возможно, не способны воспринимать реальность и, соответственно, к затаённому ужасу.

Однако надо понимать, что явление нервного срыва в принципе известно. Теоретически, оно может быть предсказано. И если вам становится жутко от рассказа, что пока вы были в отпуске, ваш коллега разбил офисным стулом монитор, то знайте — это ваш аспект Обнаружимости регистрирует провал стратегии. Стратегия Обнаружимости была как раз в том, что зная о существовании нервных срывов, вы должны были научиться распознавать тех, кто близок к нервному срыву. Вы должны были предсказать, что этот человек, теоретически, способен разбить стулом монитор и быть наготове.

Стратегия Обнаружимости склоняет нас к постижению “механики” пугающих явлений. Как они возникают, из-за чего, как их можно распознать на ранней стадии. Если один ваш коллега прямо на совещании напал и избил другого, а вы уже давно распознали его как несдержанного и склонного к насилию, у вас не будет ужаса сбоя восприятия, максимум рациональный страх перед насилием. Вот он резко встал с красным лицом и ваше восприятие уже готово, вы опознали прорыв явления на Сцену и даже знаете, на кого именно будет направлена агрессия. И совсем другое дело, если вы не знали, не подозревали, не были готовы, т.е. Обнаружимость не сработала.

Однако давайте обратим внимание на самое понятие “нервный срыв”. Любой человек, даже не разбирающийся в психологии, знает что это такое. Это сущность, обозначающая как раз такие явления, наподобие описанных выше. Нужно ли разбираться в “механике” нервных срывов, чтобы говорить о них? Не нужно. Нужно ли уметь обнаруживать нервный срыв на ранней стадии, чтобы говорить о нервных срывах? Не нужно. Это обиходное выражение, которое вроде бы все “понимают”, но понимать его не обязательно. “Нервный срыв” это такая коробка, в которую можно положить много чего странного и непонятного: внезапные истерики, агрессию, членовредительство, немотивированные поступки и т.п., при этом, находясь в “коробке” все эти явления как будто становятся проще для восприятия: “нервный срыв, сами же понимаете”. Мы можем не знать и не понимать, в чём же там дело, но как будто уже и не важно, “коробка” защищает сознание.

Сущность — это понятие-контейнер, которое безо всяких проблем присутствует на Сцене, но при этом может содержать откровенно Закулисные явления. Соответственно стратегия Сущности состоит в использовании Сущностей для того, чтобы успокаивать сознание: всё происходит в пределах в сцены, ничего такого. У любого человека Сущностей довольно много, но у человека с верхним аспектом Сущности гораздо больше. Мы говорим: “это — любовь” и как будто сразу помещаем на сцену тысячи малопонятных явлений. Мы говорим: “подсознательно” и как будто тысячи процессов перестают требовать объяснения, хотя мало кто может сказать, что же значит это самое “подсознательно”.

Стратегию Сущности можно перепутать с другими стратегиями, поэтому давайте пройдемся по основным ошибкам.

Сущность сходна с Постижимостью тем, что может вытащить на Сцену что угодно. Однако Сущность вытаскивает явление внутри закрытого контейнера. Если для нас “нервный срыв” это Сущность, то мы даже не подумаем открывать контейнер и разбираться что это. С точки зрения Постижимости, напротив, любое явление должно быть полностью прозрачно, полностью познаваемо.

Сущность сходна с Феноменом тем, что запечатывает влияние или даже комплекс явлений каким-то понятием. Но цели запечатывания разные. Феномен говорит: тут какая-то странная штука, которую трудно воспринять сознанием и я повешу на неё специальный ярлык феномена, чтобы помнить, что она существует. То есть Феномен признаёт, что нечто странное существует. Сущность запечатывает явление так, что мы напрочь забываем, что внутри что-то странное. Сравните восприятие ярлыков: “у него случился нервный срыв” и “я наблюдал вспышку немотивированной истерики”. Первое как бы скрывает непонятное содержимое, второе выпячивает. Восприятие Феномена не успокаивает, оно лишь позволяет отметить существование странного.

Сущность сходна с Локализуемостью тем, что дистанцирует рациональное сознание от явления, нарушающего восприятие. Однако в стратегии Локализуемости мы обязаны видеть опасность, иначе не сможем правильно разметить Сцену. Мы можем сказать себе: да, с коллегой произошло что-то не то, но когда я начинаю об этом думать, то мне становится не по себе, поэтому я лучше поберегу себя и не буду об этом думать и от коллеги подальше буду держаться. Грубо говоря, мы должны знать, от чего именно мы будем держаться подальше и бдить. При идеальном использовании стратегии Сущности всё наоборот, мы даже не заподозрим, что защитили своё сознание, потому что странное исчезло из поля зрения, скрывшись внутри “понятной” сущности.

Но в целом, взаимное проникновение рациональных и иррациональных стратегий друг в друга абсолютно нормально. Никак не пересекаются лишь пары противоположных стратегий, описанных в данной главе.